Лор[]
Они прибыли к мертвому городу в тени горы под покровом ночи. Тысячные легионы с кровавыми тотемами древних родов, к которым принадлежали их предводители – вознесшиеся Дети солнца.
Пепел города и прах его жителей давно смешались с песком, стали от него неотличимы. Над дюнами возвышались лишь останки самых высоких башен, и ветер, долетавший из-за горы, извлекал скорбную музыку из сломанных шпилей. На расколотом постаменте остались только ноги древней статуи; голова с хищным птичьим клювом лежала рядом, полузанесенная песком.
В древнейшие времена в долине, где будет позже построен город, произошло событие огромной важности.
С него началось становление 
Шуримы.
Оно же привело к ее краху.
Об этом событии не помнил уже никто, кроме богов-воителей, которые вели теперь войска к оскаленным руинам города. Тех самых богов-воителей, которые перебили все его население, чтобы отомстить за своего преданного императора. Затем они сожгли город дотла и распорядились стесать его название со всех оставшихся обелисков.
Но за этими зверствами стояла лишь бессильная злоба.
Бессильная – потому что ребенок, которого забрали из этого города и сделали рабом, был давно мертв, а при жизни не вспоминал о своем происхождении.
Это он низверг империю и их братство одним-единственным поступком.
И потому боги-воители сожгли Неримазет дотла вместе со всеми жителями.
За прошедшие века золотой свиток потускнел, померк.
"Как и все мы", – подумал Та'анари. Он провел когтистой рукой по столбикам имен и цифр – подробной сводке сбора податей в недавно основанном торговом поселении Ка'жун на севере.
Недавно основанном?..
В Ка'жуне уже много столетий жили люди, чье грубое наречие изуродовало само название города. Содержание свитка могло бы заинтересовать Ученого, но для Та'анари вся его ценность заключалась в том, что он служил памятью о временах, когда мир еще был в порядке.
Когда-то здесь находился архив, и полки вдоль мраморных стен были забиты свитками с точным перечнем податей, причитавшихся императору, хрониками его войн и длинными списками деяний. Когда-то под сводом гуляло эхо, но потолок провалился много веков назад и подземное хранилище почти полностью занесло песком.
В обстановке что-то переменилось. Та'анари поднял взгляд от текста.
Маиша стояла в дверях и на их фоне казалась миниатюрой – хотя если бы выпрямился сам Та'анари, он достал бы черной лохматой макушкой до притолоки. Маиша была тонкой, даже хрупкой, но Та'анари чувствовал, что даже он сам еще не постиг всей таившейся в ней глубины. По ее плечам рассыпались светлые золотистые волосы, какие бывают у северян. Лицо казалось юным, но в глазах светилась древняя мудрость. Глаза у нее были разные: один – темно-синий, другой – цвета лиловых сумерек. Она носила тонкие разноцветные шелка, совершенно не подходящие для пустыни. На поясе ткань была перехвачена тонкой веревочкой, на конце которой висел золотой ключ. На шее был повязан ярко-розовый шарф, и во время разговора Маиша наматывала на палец его бахрому.
"Они здесь", – сказала она.
"Сколько их?"
"Девять легионов. Почти десять тысяч бойцов".
Та'анари кивнул, проведя языком по пожелтевшим клыкам. "Больше, чем я ожидал".
Маиша пожала плечами и кивнула. "Надо, чтобы пришли все".
Он ответил: "За эти века было пролито столько крови и накоплено столько ненависти, что мысль о примирении им претит".
Маиша покачала головой, будто услышала величайшую глупость. "Многие уже погибли в этой бесконечной войне. Ты убил больше сородичей, чем все ужасы Бездны".
Та'анари хотел ответить на эту дерзость, но придержал неуклюжий язык. Ведь Маиша была права.
Не потому ли он призвал сородичей?
"После падения 
Азира война между Детьми солнца была неминуема, – сказал Та'анари, откладывая свиток и отрываясь от изучения древней истории. – Каждый из нас оказался слишком амбициозен, чтобы другие согласились идти за ним. У нас было столько планов на будущее, но мы не сумели воплотить ни одного".
"Тогда вы не слишком отличаетесь от смертных".
Когда-то он убил бы за такое предположение, но растянувшаяся на много веков масштабная резня доказывала правоту этих слов.
Та'анари уже не помнил, когда Маиша поступила к нему на службу. Век смертных так краток, что он едва успевал замечать, как они сменяли друг друга. Но Маиша, в отличие от прочих, привлекла его внимание. Ее безграничная дерзость была лишь одной из причин. Она понимала смертных так, как не мог понять никто из его сородичей, променявших человеческую сущность на нечеловеческую мощь.
Та'анари был смертным очень, очень давно. Он почти забыл, каково это: чувствовать, как человек, ощущать неотвратимое течение времени. Под действием древних чар в горниле солнечного диска его грубая смертная плоть переплавилась в тело божества.
Ущербного и павшего духом – но все же божества в бронзовых доспехах.
У него было тело пантеры – согнутое возрастом и пережитыми войнами, но все еще могучее. Мех раньше был черным и блестящим, но морду и лапы уже тронула седина. Он восстанавливал себя как мог. Когда-то взгляд Та'анари повергал в ужас целые армии, но теперь из одной рассеченной глазницы смотрел треснувший рубин, а из другой – слезящийся от отчаяния янтарный глаз с узкой прорезью зрачка. Спину ему перебили топором в битве на реке Калик, и даже его невероятная способность к самозаживлению не смогла полностью устранить полученный урон.
Он взял со столика могучее четырехклинковое оружие – 
Чаликар. Его рукоять идеально ложилась в руку, а великолепно сбалансированные клинки, казалось, мечтали снова напиться крови. Со вздохом Та'анари повесил его на плечевой ремень и похромал к Маише.
Даже сгорбленный от времени и старых ран, Та'анари был гораздо выше ее. Война Детей солнца обернулась чудовищными жертвами среди смертных, так что они дали ей иное, более зловещее название. Но Маиша не боялась Та'анари.
Иногда он чувствовал ее жалость.
Иногда – гадливость и презрение.
Она вложила свою крошечную, лишенную шерсти ладошку в его лапу и сказала: "Ты все еще бог-воитель, Та'анари. Напомни им, что это когда-то означало, – и они послушают тебя".
"А если не станут слушать?"
Она улыбнулась. "Тогда все просто. Убей их всех".
Его жизненосцы ждали в занесенном песком холле – бывшие королевы людских империй, перед лицом непобедимой армии Та'анари присягнувшие на верность ему.
Лучше сражаться на стороне бога-воителя, чем погибнуть от его руки.
Завидев его, Теушпа поклонилась. Ее мускулистые руки были перевиты татуировками и кручеными браслетами с нефритами. Дерзкая, но верная, она последней обещала ему свою кровь. Предки Сульпы жили в этой пустыне, когда отец Азира еще даже не родился. При виде Та'анари она стукнула о землю древком длинного копья. Ее бритую голову расчерчивали декоративные шрамы, и на каждом пересечении линий поблескивала золотая бусина.
Идри-Ми стояла, гордо выпрямив спину и закинув на плечо двойной топор с длинной рукоятью, настолько тяжелый, что мало кто из мужчин смог бы его поднять. Она была восточной королевой; за Та'анари сражались еще ее мать и бабка. Ее бледная кожа напоминала слоновую кость, а в длинных черных волосах блестели серебряные крючки.
Та'анари встал напротив трех воительниц.
Они не были его телохранительницами – он не нуждался в защите низших созданий. Нет, они служили живым доказательством того, что он способен подчинять своей воле гордых воинов, которые желали его убить и были достаточно сильны для того, чтобы действительно навредить ему.
Его павшие братья и сестры тоже приведут своих жизненосцев, но его королевам нет равных по силе и ярости.
Однако, когда он заговорил, ни одна из них не смотрела ему в глаза. Взгляд бога-воителя сулил верную смерть.
"За долгие века я сменил множество жизненосцев, но вы станете последними, – сказал Та'анари, всматриваясь в лица женщин. Многолетняя служба отучила их от такой слабости, как проявление чувств, и они остались бесстрастны, как разбитые статуи на руинах города. – Я точно это знаю. Мне говорит об этом терпеливый блеск ваших глаз и кошмары, которые терзают меня, когда перестают действовать эликсиры Маиши. Вы верно служите, но жаждете моей смерти".
Показалось ли ему, или глаза Теушпы блеснули под ресницами? Когда-то за такую вольность он содрал бы плоть с ее костей, но за много веков у него почти пропал аппетит к таким зверствам.
"Я вас не виню, – продолжал он. – Мои сородичи не принесли вам ничего, кроме ужаса и смерти. Целую эпоху назад Дети солнца спасли этот мир, заплатив страшную цену, а теперь снова привели его на грань гибели. Времена армии вознесшихся давно миновали, и наши распри затмили нашу славу в короткой памяти смертных".
Последние слова он произнес с горечью, а не злостью, но лишь потому, что он и его собратья были сами виноваты в случившемся. Чрезмерная гордыня, отравившие душу ужасы войны и древние распри разорвали цепи долга, которому они когда-то служили.
Та'анари прерывисто вздохнул. Тысячу лет он пытался предотвратить этот день – но теперь, когда он наконец настал, смерть уже не страшила его.
"Если вы переживете эту ночь, то на рассвете обретете свободу. Когда взойдет солнце, возвращайтесь к своим народам и расскажите о том, что увидели здесь. – Та'анари повернулся к Маише. – Все готово?"
"Да. Они ждут в амфитеатре".
Та'анари кивнул. "Тогда покончим со всем этим".
На месте амфитеатра когда-то располагался рынок Неримазета. Рабы Та'анари лопатами и кирками отвоевали у пустыни чашу свободного пространства, а сам Та'анари расплавил песок огненными чарами, сделав чашу стеклянной. Теперь стены воронки переливались фантастическими красками от дымчато-черного до сине-зеленого, а над ними мерцала серебряная дымка отраженного лунного света.
Та'анари вошел в амфитеатр через круто изогнутую арку, похожую на застывшую океанскую волну. В воздухе чувствовалось напряжение – неудивительно, ведь боги собрали свои армии.
Десять тысяч человек заполнили стеклянные ярусы амфитеатра. Чемпионы богов-воителей собрались на арене. Никто не обнажал оружия, но готов был пустить его в ход по первому сигналу своего повелителя.
Та'анари окинул взглядом своих братьев и сестер – Детей солнца, которых когда-то связывали якобы нерушимые узы любви и долга, на деле оказавшиеся хрупкими, как стекло. Сила за гранью воображения и понимания придала их смертным телам форму, воссоздать которую не смог бы никто из ныне живущих.
"Но наш разум остался разумом смертных. И он невероятно слаб", – подумал он.
Сипакс смотрел с пониманием. Зигант всем своим видом выражал отвращение, а Ксуиан – презрение. Это его топор перебил Та'анари хребет при Калике. Пока Та'анари ковылял к центру арены, черепахоголовый бог-воитель плюнул на землю ему вслед.
Шабака и Шабаки, близнецы-прорицатели в вороньих перьях, не удостоили его даже взглядом – они были увлечены метанием гадальных костей с нацарапанными на них узорами. Валива наблюдала за Та'анари с высокомерным презрением, совсем как ее брат. Как раз его Та'анари видеть не желал и с облегчением отметил, что на сбор он не явился.
Волк Себотару мерял шагами арену, ожидая, когда совет закончится. Его войска грабили земли далеко на севере и на том берегу западных морей. Если кто-то из собравшихся здесь и мог переломить кровавую патовую ситуацию, это был Себотару.
Наганика из Зуретты наблюдала за происходящим из-под капюшона мантии – длинного чешуйчатого одеяния, скрывающего свитое кольцами тело. Ослепленные ее ядом жизненосцы стояли рядом, чтобы озвучить слова госпожи, если она решит удостоить собравшихся речью. Ее свистящего шепота никто не слышал уже более пятисот лет.
Только Энакай проявил уважение. Он выступил вперед, и шкура его заиграла яркими черно-оранжевыми полосами. Возраст не пощадил Та'анари, но лишь облагородил Энакая. Зрение его осталось острым, и даже растянувшаяся на столетия война не подточила силы. Когда-то давно Та'анари и Энакай вместе взошли по ступеням к золотому диску и стояли плечом к плечу, пока обжигающий свет наделял их небесной силой. Энакай вынес на себе искалеченного Та'анари при отступлении из 
Икатии, сражался вместе с ним в грязи у Калика, а потом стоял против него в Заледеневшем порту.
Когда жизнь так длинна, колесо успевает повернуться много раз.
Энакай взял лапу Та'анари в свою.
И они назвали друг друга по именам.
Больше слов не требовалось. Все, что было пережито за время, равное множеству человеческих жизней, вся боль и радость уместились в этом коротком приветствии. Их взрастили как богов. Они были выше бесполезных слов.
Энакай прищурился, заметив оружие за плечом Та'анари. Он собрался заговорить, но Та'анари едва заметно покачал головой.
"Надеюсь, ты знаешь, что делаешь", – прошептал Энакай, возвращаясь на свое место на краю амфитеатра.
Та'анари сделал глубокий вдох. Долгие годы он готовился к этому моменту, понимая, что одно неверно выбранное слово может разрушить все то, что еще даже не началось. Его сородичи были богами-воителями, высокомерными и скорыми на расправу.
"Братья и сестры, – начал он, и голос его гремел, отражаясь от созданных чарами стен амфитеатра. – Подобного совета Детей солнца мир не видывал со времен собрания тысячи пред стенами Парнесы".
Ему закивали – яркое воспоминание разворошило в их душах тлеющие угли былого величия.
Теперь нужно было лично обратиться к каждому.
"Глядя на вас, я вижу силу, – продолжал он, и каждое слово звучало искренне и страстно. – Я вижу богов, которые прежде были смертными, вижу благородных и могучих созданий, достойных поклонения. Иные говорят, будто наше древнее братство распалось. Они взяли слово из древнего языка и назвали нас даркинами – но наше нынешнее собрание показывает, что они ошибаются".
На миг Та'анари умолк, чтобы лесть успела подействовать. Она не тронет большинство, ведь сонмы измученных подданных день и ночь возносят им хвалы… под страхом смертной казни за ослушание.
Но лесть может смягчить сердца остальных и склонить их на его сторону.
"Вы все помните, как мы сражались плечом к плечу, когда под началом Сетаки армия вознесшихся расширяла пределы империи до самого края света. Я это помню. То была эпоха славы, эпоха героев! Себотару, мы с тобой взлетели на сумеречных драконах на самую вершину мира, где все времена слились воедино, чтобы посмотреть на зарождение вселенной".
Он повернулся и протянул руку Сипаксу.
"Сипакс, брат мой, мы вместе давали отпор чудовищам из бездны, когда они хлынули из разлома у восточных берегов. Мы бились десять дней и десять ночей, мы бились на пределе сил – но прогнали их. Мы торжествовали!"
Сипакс кивнул, и Та'анари увидел, как от воспоминаний о той войне по его шкуре прошла дрожь, заставляя чешую переливаться лиловым, черным и красным.
"Я не говорю о тех временах, – сказал Сипакс, и все его многочисленные глаза подернулись дымкой. – На красном берегу погибло семь тысяч золотых воинов Шуримы. Выжили только ты и я".
"Да, брат мой, за ту победу нам пришлось заплатить слишком дорого, как кровью, так и духом. Но что это была за битва! Смертные переименовали океан в честь наших подвигов!"
Сипакс покачал головой. "Ты забыл упомянуть об ужасах того боя, Та'анари. Не говори мне о славе. Не хочу слушать. Закрывая глаза, я слышу крики раненых и будто наяву вижу, как эти твари убивают их. Нет, хуже: уничтожают без остатка, пожирая даже души. Так что избавь нас от своих золоченых воспоминаний. Я помню иное".
"Да, битвы были кровавыми. Да, возможно, я их приукрашиваю, – ответил на это Та'анари. – Но я говорю о том, какими мир должен нас видеть и помнить. Могучими героями, покоряющими мир во главе непобедимых армий под командованием бессмертного императора, который…"
"Но Азира все же настигла смерть, – перебил Ксуиан, ударив древком топора об пол так сильно, что треснуло стекло. – Он умер, и без него Дети солнца обратились друг против друга. То, что было прежде, ныне пепел и прах. Все это бессмысленно. Если ты думаешь, что воспоминания о золотых днях смогут остановить междоусобицу, то твое безумие глубже, чем у любого из нас".
"Напомнить о том, чем мы когда-то были – не единственный повод собрать вас здесь", – ответил Та'анари.
"Тогда назови истинную причину – или не мешай нам убивать друг друга".
Та'анари попытался выпрямиться, но покореженный позвоночник застонал, словно согнутая ветка. Боль впилась в спину, как когти порождения Бездны.
"Все эта старая рана, Ксуиан, – посетовал он. – Так толком и не зажила. Помнишь, при Калике?"
"Конечно, помню, калека, – огрызнулся Ксуиан. – Я помню каждый удар, который нанес с тех пор, как вышел из сияния великого диска. Любой из присутствующих может долго вспоминать подвиги и предательства тех, кого когда-то называл братьями и сестрами".
"Мы с тобой держали линию обороны на месте павшей Икатии. Ты не раз спасал мне жизнь".
"Все это давно в прошлом, – прорычал Себотару, коверкая слова покалеченной волчьей пастью. – Пусть там и остается".
"Но почему? – горячо воскликнул Та'анари. – Почему это должно остаться в прошлом? Разве мы не вознесшиеся Шуримы? Мы не просто аватары богов, мы и есть боги! Мы сами можем решить, что есть реальность! Любому из нас под силу в одиночку властвовать над этим миром – и на что мы тратим эту силу? Грыземся из-за того, что давно потеряло смысл… если кто-нибудь вообще помнит причины".
Тон Та'анари, мерявшего шагами арену, помимо его воли стал категоричным и даже грозным.
"Зигант, ты верил, что мы должны сохранить наследие Азира и восстановить империю из руин. Энакай, ты предлагал основать новое королевство. Валива, тебе и твоему брату всюду мерещились оскорбления, и вы порывались мстить за каждое – настоящее или надуманное".
"О, они были настоящими!" – прошипела она, и под алебастрово-белой кожей вздулись лиловые вены, а плечи ощетинились ядовитыми иглами.
Та'анари не стал отвечать ей. "Каждый из нас по-своему представлял путь в будущее – и вместо того чтобы использовать силу Детей солнца и вместе создать нечто божественное, мы стали драться, как падальщики над свежим трупом. Да, Сетака давно погибла, и подобных ей никогда уже не будет. Да, Азира предали. Да, наша империя рухнула, а ее народы были разобщены и напуганы. Шуриме нужен был сильный лидер, который повел бы ее к перерождению... Но у нее остались лишь мы, искалеченные чудовища, которые слишком долго смотрели в Бездну и от увиденных ужасов повредились умом и погрязли в саморазрушении.
Вместо того чтобы строить заново, мы грызлись за куски мертвой империи, попутно выжигая весь остальной мир. Даже сейчас мы скорее готовы уничтожить все живое, чем найти общий язык. По одиночке мы сильны… но представьте, на что мы способны вместе! Для нас не будет ничего непосильного. Ничего! Если мы захотим, то сможем сломать небесные врата, покинуть этот выжженный мир и основать новую империю за звездным пределом!"
Та'анари заговорил тише, и голос его был полон сожаления.
"Но мы этого не делаем. Мы поступаем как низшие существа: истребляем друг друга в войне, которая длится уже во много раз дольше, чем любая из наших прежних войн".
И тогда его голос зазвенел так, что его стало слышно на самых дальних ярусах амфитеатра.
"Но это можно изменить!"
Та'анари потянулся за плечо и достал из петли Чаликар. По толпе пробежал ропот изумления.
"Вы помните его, – кивнул Та'анари. – Это оружие Сетаки, величайшей и благороднейшей из нас. Оно спустилось к нам из небесных высей при рождении Шуримы. Однажды этими клинками завладеет Сивунас Алахаир, Предвестник Дождя, и сделает их орудием смерти или символом единства".
Та'анари поднял Чаликар повыше, чтобы сородичи могли его рассмотреть. Лезвия сияли золотом. Их выковали небесные силы за земным пределом – силы, которые не могли постичь даже лучшие мудрецы Шуримы. Это оружие вызывало у вознесшихся почтение, благоговейный страх и гордость.
Но прежде всего – желание обладать им. Ксуиан шагнул вперед.
Конечно, кто как не Ксуиан.
Бог-воитель крутанул свой топор, и Та'анари живо вспомнил невыносимую боль от обсидианового лезвия, пробившего доспех и раскрошившего ему хребет.
"Я убью тебя и вырву его из твоих мертвых рук. – Клюв Ксуиана приоткрылся в жутком подобии ухмылки. – Тогда я стану предводителем?" Пластины его хитинового панциря были особенно крепкими и массивными на плечах; их края щетинились костяными шипами и железными лезвиями. Даже в лучшие свои годы Та'анари не мог одолеть его.
Но битва при Калике отгремела много веков назад, и с тех пор Та'анари освоил новые хитрости.
"Ты этим будешь со мной сражаться?" – Ксуиан указал своим топором на Чаликар.
"Нет", – Та'анари повернулся, чтобы передать древнее оружие Маише.
Оно было для нее почти неподъемным, но она подмигнула Та'анари – и он снова увидел в ее глазах мимолетное веселье, как будто грядущая драка богов ее забавляла.
Ксуиан ухмыльнулся: "И что дальше? Выйдешь против меня безоружным? Этого ты хочешь? Умереть там, где на тебя смотрят другие боги?"
"Тоже нет".
"Неважно, меня мало волнуют твои мотивы, – сказал Ксуиан. – Я закончу то, что начал тогда у реки".
Он ринулся вперед, словно рокочущая лавина, неотвратимая и смертоносная. В прошлом Та'анари видел, как под таким натиском ломались боевые фаланги, падали наземь великаны и рушились в щепы крепостные ворота.
Та'анари опустился на одно колено и прижал ладони к стеклянному полу амфитеатра. Магические потоки золотыми ниточками силы протянулись от него к каждому, кто стоял на стекле. Смертные походили на искры от костра, слабые и едва заметные, а боги-воители казались светилами, пылающими клубками сплетенных чар.
Та'анари потянулся к этим силам, как учила его Маиша. Он позаимствовал немного проклятого дара предвиденья, которым владели Шабака и Шабаки – и странное чутье пустило в нем корни. Затем древнее тело Та'анари обрело быстроту ящерицы-Сипакса, ярость Зиганта и чувство справедливости Энакая.
Та'анари прикрыл глаза: теперь он знал, куда направит атаку Ксуиан.
Он качнулся в сторону, и клинок Ксуиана чуть-чуть не достал до его горла, а сам Ксуиан прогромыхал мимо. Не теряя времени, Та'анари развернулся, ухватил загнутый роговой выступ на его панцире и запрыгнул бывшему брату на спину. Ксуиан яростно зарычал.
Он перекатился на спину, пытаясь сбросить Та'анари, но тот держался крепко. Дар близнецов-прорицателей, которым они помимо воли с ним поделились, позволял предугадать каждый яростный выпад противника. Ксуиан перехватил топор и замахнулся через плечо, словно бичующий себя фанатик. В последний момент Та'анари успел откатиться, и лезвие врезалось в крепчайший бронированный панцирь, оставив в нем глубокую, тут же заполнившуюся кровью борозду.
Разгневанный Сын солнца заревел как бык, выдергивая топор из собственной твердой шкуры. Кровь полилась ручьем. Один из рогов повис на нитях сухожилий, и Та'анари оторвал его. Это был рог с железным острием – белый, как кость, кривой, как сабля, и острый, как игла.
Ксуиан с чудовищной силой врезался в стену амфитеатра, раскрошив ее на острые осколки. Десятки смертных посыпались с ближайших ярусов на арену, прямо под ноги схлестнувшимся в битве богам-воителям, которые тут же их растоптали. Ксуиану наконец удалось сбросить с себя Та'анари, и тот приземлился на стеклянный пол, все еще сжимая в руке острый рог.
Ксуиан развернулся и замахнулся топором, словно палач, но Та'анари вновь увернулся, и лезвие лишь высекло острые стеклянные брызги. Тогда Ксуиан поставил шипастую ногу ему на грудь, прижимая противника к полу, так что хрустнули ребра и осколок кости вонзился в легкое. Он легко мог раздавить Та'анари, как муху.
"Чаликар будет моим!" – пророкотал Ксуиан.
Над панцирем поднялась кожистая, напоминающая шлем голова бога-воителя на бледной шее, оплетенной пульсирующими венами. Бездушные черные глаза расширились от предвкушения: сейчас он убьет еще одного противника. Верный своему слову, Ксуиан собирался закончить то, что начал на реке Калике.
"Нет, – прорычал Та'анари, обнажая запятнанные кровью клыки, – не будет".
Он потянулся к недавно освоенной силе, неведомой его сородичам. Та'анари прикрыл глаза – и его затянуло в бесконечный водоворот кошмаров, в тоннель, за стенами которого рыскали омерзительные чудовища…
Это длилось лишь один удар сердца, но Та'анари показалось, что прошла целая вечность.
Когда он открыл глаза, то снова был на спине Ксуиана, чей топор уже опускался в смертельном замахе. Позади с громким хлопком закрылся портал, просуществовавший всего миг.
Та'анари поднял окровавленный рог высоко над головой и вонзил Ксуиану в глаз.
Затем с нечеловеческой силой вогнал его глубже, в самый мозг бога-воителя.
Жестокий удар был смертельным, но Ксуиан еще некоторое время держался на ногах: плоть вознесшегося не желала признавать свою гибель. Та'анари успел спрыгнуть наземь прежде, чем могучий бог-воитель упал на колени и перекатился на бок с таким грохотом, словно обрушилась целая гора. В уцелевшем глазе застыл немой вопрос, рот-клюв беззвучно открывался и закрывался.
Та'анари тяжело дышал; в легких стояла кровавая пена. Он слышал, как Маиша завизжала от восторга и захлопала в ладоши, словно учитель, чей ученик только что добился невероятных успехов.
От этого звука ему стало тошно.
Да, он подозревал, что даже если все пойдет по плану, ему придется убить по крайней мере одного из собратьев, однако радости ему это не доставляло. Они с Ксуианом не были друзьями, но все же сражались плечом к плечу во славу Шуримы после того, как солнце благословило их и наполнило мощью.
Та'анари присел рядом с павшим и положил мохнатую ладонь ему на лоб. Загустевшая кровь отражала свет драконьих звезд. "Мне правда очень жаль, брат", – сказал Та'анари.
В этот момент раздался многоголосый крик. Это мучительно кричали чемпионы Ксуиана – они не скорбели по своему убитому богу, которого сами ненавидели, и даже не обещали месть. Нет, они оплакивали собственные жизни. Стоявшие по обе стороны от них чужие легионеры уже обнажили клинки.
Боги-воители прекрасно вышколили своих рабов.
Смертные, лишившиеся защиты бога, становились бесполезным мусором, который следовало уничтожить. Так было всегда.
"Стоять! – прокричал Та'анари. – Чемпионы, придержите мечи!"
Не он командовал этими легионами, но он был Сыном солнца, и голос его звучал так властно, что воины замерли. Его божественные собратья стояли, раскрыв рты от удивления. Наганика из Зуретты скользнула вперед и склонилась над стынущим трупом Ксуиана. От него шел бледный пар – это небесные силы покидали смертную плоть.
Наганика сняла капюшон, так что стали видны все ее гипнотические глаза, обведенные пепельными кольцами, и чешуйчатые губы над длинными белыми клыками. Изучая рану на спине Ксуиана, она быстро высунула и втянула язык, смакуя запах смерти.
"Раас-ст рас-строитс-ся, – заключила она шипящим голосом рептилии. – Он с-сам с-собиралс-ся убить Кс-суиана". Ослепленные ядом жизненосцы нервно переступали за ее спиной: они не знали, что им делать теперь, когда их оскорбленная богиня заговорила вслух.
Осторожно подошли остальные. Энакай и Сипакс смотрели на Та'анари с еще большим уважением. Других больше занимал погибший Ксуиан, но и они поняли, что Та'анари сделал нечто невероятное даже для бога-воителя.
Шабака и Шабаки кружили вокруг трупа, их короткие крылья подрагивали от возбуждения. Запах смерти окутывал их, словно мантия. Скверна, коснувшаяся всех вознесшихся, в этих двоих проявилась явственнее всего.
Забегали туда-сюда взгляды ониксовых глаз, видевших слишком многое. "А мы предупреждали его, что он сегодня умрет, правда, сестрица?" – сказал Шабака.
"Они никогда нас не слушают, да, братец?" – ответила Шабаки.
Шабака захихикал. "Нет, нет, кто станет слушать безумных воронов! Что мы можем знать? Разве что… все на свете!"
"Вы это предвидели?" – переспросил Зигант.
"Да, да, мы видели, как он слишком пристально посмотрел на свой рог. Так мы ему и сказали, а он только посмеялся".
"Теперь-то он не смеется, правда, братец?"
"Нет, сестрица".
"Что еще вы видели?" – спросил Сипакс.
Близнецы-прорицатели зашептались, соприкасаясь лбами и перебрасывая друг другу гадальные косточки. Разум их помутился в той битве, когда армия вознесшихся запечатала Великий разлом в Икатии. Никто, даже бог-воитель, не смог бы сохранить здравый рассудок, встретившись взглядом с титаническими созданиями, которые жили в Бездне и смотрели на тех, кто заглядывал в нее.
Шабаки нахмурилась. "Нити будущего сплетены слишком туго…"
"…Cлишком много возможных вариантов, – подхватил Шабака. – Трудно сказать наверняка".
"Быть может, мы все сегодня умрем. А может, не все, – продолжала Шабаки. – А может, и вовсе никто не умрет. Если ты, Зигант, убьешь Та'анари прямо сейчас, все остальные уйдут живыми…"
"…И смогут перебить друг друга в следующий раз!" – прокаркал Шабака.
"Этого хочет она. Она – тот камень, что сдвинет лавину".
"Говорите яснее! – потребовал Зигант. – Кто чего хочет? Какие камни? Какие лавины? О чем вы бормочете?"
"Это она! – проскрежетал Шабака, указывая в сторону Та'анари – за его спину, на хрупкую фигурку Маиши. – Она – соринка света в глазах богов!"
Маиша крепче прижала к груди Чаликар, будто ребенок – отцовское оружие.
Себотару ощерился, схватил Та'анари за загривок и рывком поставил на ноги. Волк был сухопарым, но чудовищно сильным; на четырех жилистых руках, покрытых серым мехом, сжимались и разжимались кулаки. "О чем это они? – прорычал он. – Кто она такая? Отвечай!"
Та'анари закусил губу, чтобы не вскрикнуть от боли, когда задели друг друга позвонки в покореженном хребте. "Всего лишь смертная", – ответил он.
"Лгать ты так и не научился, – сказал Себотару, обнажая длинные кривые клыки. – Говори правду, брат, или я перегрызу тебе горло раньше, чем ты успеешь моргнуть".
"Она помогла мне отыскать Чаликар", – признался Та'анари. Себотару покачал головой. "Чаликар лежал в гробнице Сетаки, которую тайно похоронил Ученый после роковых событий в Икатии. Откуда простая смертная могла узнать к ней дорогу?"
"Она и не знала. Она привела меня к 
Насусу".
Теперь уже все позабыли о Ксуиане. Все внимание обратилось к Та'анари.
"Ты виделся с Ученым? – изумилась Валива, и иглы на ее плечах оживленно встопорщились. – Но его никто не видел с тех пор, как он убил Мониру за раскопки на руинах великой библиотеки Нашраме".
"Да, я с ним встретился, но Насус уже не тот, что прежде. Не знаю, что за бремя он несет, но оно почти сломило его. Теперь он живет в башне на потаенной скале и наблюдает танцы звезд в ночном небе. Это он послал ее за мной, и она привела меня в башню".
"Поч-чему за тобой? – прошипела Наганика. – Почему не за кем-то из нас-с?"
"Не знаю, – ответил Та'анари. – Многие другие больше заслуживают его внимания".
"Ты говорил с ним?" – спросил Энакай.
"Да", – кивнул Та'анари.
"И он рассказал, где отыскать клинок Сетаки?"
"Да".
"Так просто?" – резко спросил Сипакс.
"Нет, не просто, – огрызнулся Та'анари, сбрасывая с плеча лапу Себотару. Он обернулся, чтобы забрать у Маиши Чаликар. Огромная сила, заключенная в этом оружии, искала выхода. – Я рассказал ему о нашей войне. О том, что мы превращаем прекрасные земли в пепелище и грыземся друг с другом, как звери. Я сказал, что Чаликар нужен мне, чтобы остановить конфликт".
"Насус отрекся от нас сразу после падения Азира, – заметил Зигант. – С чего бы ему теперь нам помогать?"
"Он отрекся от Детей солнца из-за черной зависти и вражды, зревших в наших сердцах подобно нарыву, – сказал Та'анари. – С тех пор он бродил по забытым тропам, одержимый горем и воспоминаниями о погибшем брате. Но его продолжает манить земля, на которой он родился".
Та'анари перевел дыхание и скривился, чувствуя магические токи в своем теле. Со стороны живота сердце пронзила острая боль.
Это было начало конца.
Маиша предупреждала, что чары, которым она его обучила, необратимо изменят даже вознесшегося и разобьют оковы, которые удерживают бессмертное дыхание богов в смертном сосуде. Они позволяли вынести чудовищную боль бесконечных войн, выдержать груз тысячелетий – но не могли существовать вечно.
В этот миг он почувствовал холодный и непривычный страх, но не поддался накатившей волне боли и слабости.
"Ты прав, Зигант. Насус не будет сражаться в нашей войне, но это не значит, что его не заботят наши дела. Он сказал, что звезды поведали ему, будто в далеком будущем Шурима возродится из песка и законный правитель получит власть над утраченным".
"Шурима возродится? – переспросил Себотару с плохо скрываемым нетерпением. – Когда?"
"Мы не доживем до этого дня. Во всяком случае, не все".
Между ними протиснулась тощая, суетливая Шабаки. Выпучив темные глаза, она размахивала высохшими руками. "Может быть, мы все умрем сегодня. А может и не все!" – скрежетала она.
Сипакс оттолкнул ее. "Чаликар. Он играет какую-то роль в возрождении Шуримы?"
"Да, – кивнул Та'анари. – К добру или худу, Чаликар станет символом, который объединит народы Шуримы. Я надеялся, что он вернет нам былое единство, послужив напоминанием о том, чем мы когда-то были и могли бы стать снова. Он мог бы спасти нас, сумей мы возродить братство, в котором все сражались под одним стягом".
Себотару насмешливо хмыкнул: "Вот и открылась правда. Ты позвал нас, чтобы заявить права на власть, ведь у тебя оружие нашего величайшего чемпиона и благословение самого Ученого!"
Та'анари покачал мохнатой головой.
"Нет, мне никогда не сравниться с Сетакой или Насусом. Я всего лишь мечтал положить конец этой войне. Я надеялся, что мы сделаем это вместе, но уже понял, что мечта моя несбыточна".
Та'анари отошел прочь от собратьев, в центр амфитеатра. Все смотрели на него: восемь богов-воителей и тысячи смертных.
Боль распространялась по всему телу, становясь невыносимой. Та'анари сглотнул, и горло царапнули песчинки. Мех опадал с тела легкими пушинками. На каждое движение суставы отзывались такой болью, будто их набили толченым стеклом.
Та'анари в последний раз обратился к сородичам.
"Получив безграничную власть, мы возгордились и решили, что ни в чем не должны знать отказа. Мы не годились даже служить этому миру, не то что повелевать им. Когда-то мы назывались армией вознесшихся. А кто мы теперь? Даркины? Это презрительное прозвище дали нам смертные, которые не понимают, кто мы такие и в чем состояло наше предназначение".
Меркнущим взором он обвел тысячи смертных, смотревших на него со ступеней амфитеатра. Слезы оставляли дорожки на шелушащейся коже.
"Сейчас они нас ненавидят, но когда древний кошмар снова поднимется из Бездны, смертные будут умолять нас вернуться, – заявил Та'анари, встречая жадный взгляд Маиши. – Однако нас уже не будет. Память о нас останется лишь в шепоте поющего ветра да в страшных сказках о павших богах, которыми станут пугать непослушных детей".
Собрав остатки сил, Та'анари размахнулся и вонзил Чаликар в хрустальный пол амфитеатра. Звон был таким оглушительным, словно пошатнулись самые основы мира. Трещины разошлись по полу дальше, чем должны были. Ясное небо залил невыносимо яркий свет новорожденной звезды.
Но сияние не было золотым. Оно было холодным, серебряным и беспощадным.
"Созданное солнцем да будет разрушено луной!" – воскликнул Та'анари.
И тогда столп слепящего белого пламени обрушился вниз из полночного неба.
Он упал на четыре лепестка Чаликара и отразился от них нитями белого огня, которые прошили грудь каждого бога-воителя, притягивая их ближе. Пламя жгло саму их колдовскую сущность, поглощало создавшие их чары.
Шабака и Шабаки испарились мгновенно, оставив после себя лишь облако пепла, в котором кружились вороньи перья. В их сиплых криках слышалось облегчение и смирение с судьбой, которую они знали заранее.
Сипакс забился в луче света, как рыба на крючке, но даже его сила не могла сравниться с космическим пламенем. Быкоголовый Зигант попытался бежать, но легендарная быстрота не спасла его от лунного света, призванного Та'анари.
Хотя его собственная кожа уже осыпалась с тела, Та'анари плакал по гибнущим сородичам. Они были его братьями и сестрами, и даже растянувшаяся на много веков война не смогла пробудить в нем ненависть.
Он видел, как сияние отправило в небытие Энакая, превратив божественную плоть в чистый свет. Когда в последний миг Энакай потянулся к нему, Та'анари увидел в его глазах понимание.
Та'анари плакал над тем, что его заставили сделать.
Свет выжег его второй глаз, и тьма сомкнулась над ним. Последние силы покинули Та'анари, и он опустился на стеклянный пол амфитеатра. Он слышал крики людей, которые сражались, ничего не ведая о делах богов. Прольется кровь, но она не будет литься вечно.
Продолжат ли смертные войну, которую развязали его сородичи?
Возможно. Но это будет война смертных, и когда-нибудь она закончится.
Та'анари парил во тьме, погрузившись в воспоминания о счастливом прошлом.
Он попытался вспомнить, как жил до того, как вместе с Энакаем поднялся по золотым ступеням навстречу солнцу. От тех времен в его сознании почти ничего не осталось: заполнившая разум божественная сила вытеснила воспоминания.
Он услышал звук шагов. Хрустело стекло под подошвами ботинок. Та'анари различил запах смертной плоти – запах пота и разложения.
Эти запахи были ему знакомы. Пришли его жизненосцы.
Та'анари поднял руку, мечтая о прикосновении живого существа, – но жест его остался без ответа.
"Сульпа? – прохрипел он. – Это ты? Теушпа? Идри-Ми? Умоляю, помогите! Мне кажется… я снова стал смертным… я стал человеком…"
"Да, человеком", – сказал кто-то. В этом голосе звенел едва сдерживаемый смех.
"Маиша, – прошептал Та'анари. – Они все погибли?"
"Нет. Наганика, Валива и Себотару скрылись от лунного огня. Но теперь они слабы, с ними нетрудно будет разобраться. Меня больше беспокоят другие – те, что не явились сегодня. Их будет труднее поймать".
"Нужно с ними покончить! – прохрипел Та'анари. – Даже раненый бог-воитель способен подчинить себе этот мир".
"Поверь, – ответила Маиша, – то, что мы сегодня сделали, станет для твоих сородичей началом конца".
"Значит, у нас получилось. Мы остановили войну".
И вот тогда она рассмеялась. "Остановили войну? Нет, войны в этом мире никогда не закончатся".
Обескураженный Та'анари попытался подняться, но снова упал, наткнувшись грудью на древко копья.
"Ну нет. Ты останешься здесь".
"Пожалуйста, помоги мне подняться, – взмолился он. – Я ведь снова стал человеком".
"Я тебя услышала. Но неужели ты думаешь, что это смоет с тебя вину за все грехи? Вспомни, сколько жизней ты оборвал. Думаешь, раз ты стал человеком, то искупил пролитые моря крови? Скажи, сколько зверств ты совершил прежде, чем твоя полумертвая совесть зашевелилась и заставила тебя действовать?"
"Я не понимаю, о чем ты говоришь", – прошептал Та'анари.
Маиша захихикала и вдруг показалась ему бесконечно юной и в то же время невероятно древней. А затем он услышал хруст – это Чаликар вытаскивали из стеклянного пола.
"Я говорю, что твоя смерть тебя заждалась, Та'анари. Да, некоторые из вас оказались не так плохи, но большинство получили в войне с Бездной такие страшные травмы, что лишь чудом дожили до этого дня. Быть может, ты и твои сородичи с самого начала были ошибкой – и эту ошибку я помогу исправить".
Даже лишенный глаз Та'анари почувствовал, как над ним нависла золотая мощь Чаликара. Хотя его тело было уже почти безжизненным, он закричал от боли, когда острое лезвие разрезало ему грудь.
"Сила, прошедшая через это оружие, коснулась вас всех, Та'анари, – прошептала Маиша ему на ухо. – Теперь Чаликар чует вашу кровь. И это пламя я подарю смертным".
Та'анари почувствовал, как она просунула руки меж его расколотых ребер, как вырезала его сердце и вытащила его из груди… но жизнь в нем еще теплилась.
Еще несколько мгновений.
"Идри-Ми, – позвала Маиша, протягивая воительнице сердце Та'анари. – Отнеси это и Чаликар к своим кузнецам. Мы используем новую тактику, и скоро исчезнут последние…"
Маиша замешкалась, припоминая.
"Как звучит это древнее слово?"
Она щелкнула пальцами и кивнула.
"Ах да. Вспомнила. Даркины."