Сюжет[]
Золотой час между пятым и шестым колоколом. Мое любимое время дня. Как раз сейчас большинство обитателей Зафабричья заканчивают свою рабочую смену. Они шатаются от усталости, зато теперь они свободны. Никакой работы до завтра. Дома ждет горячий ужин. Люди здесь весьма милы, и даже в расщелинах, пронизывающих скалы вокруг Зафабричья, я всегда ощущаю, как мое студенистое тело наполняют добрые чувства. Я чувствую, какая исходит любовь от мужчины, спешащего домой к новорожденному сыну. Я наслаждаюсь тем, как супружеская пара предвкушает романтический ужин в ресторанчике у Окраинных рынков.
Я пропитываюсь их мыслями. Ощущение приятное, словно теплая ванна – ну и пусть, что я растягиваюсь, когда становится совсем жарко. Впрочем, всегда найдутся и те, кому не до веселья. В конце концов жизнь в Зауне бывает и тяжелой. Одни зализывают душевные раны, другие же злятся, потому что завтра снова на работу, в их сердцах нет ничего кроме кипучего негодования. Я поглощаю и хорошее, и плохое, так уж я устроен. От дурных чувств я иногда могу рассердиться, но с этим ничего не поделать. Родители говорили мне, что иной раз можно побыть и в скверном настроении. Без плохого не сможешь как следует распробовать хорошее.
Я следую за толпой, пока люди не расходятся каждый в свою сторону. В мои мысли вплывают какие-то томительные дурные чувства, поэтому я решаю сделать что-нибудь хорошее, чтобы избавиться от них. Я просачиваюсь сквозь хитросплетения труб и поломанных вентилей, которые я как раз собирался починить, но все как-то не доходили руки. Продвигаясь вниз, я собираю своим аморфным телом куски металла, чтобы вытолкнуть их там, где попадется трещина. Я тут же разогреваю мой внешний слой и привариваю заплату к трубе. Если залатать все трещины, то насосная станция наверху, в Пилтовере, будет снова качать чистый воздух. И тогда, я надеюсь, от легочного недуга мучиться в Зауне будут намного реже.
Труба выводит меня к верхним границам уровня городских стоков. Здесь дела обстоят похуже. У многих людей нет почти ничего – но даже то немногое, что им удается добыть, у них норовят отобрать. Сточные колодцы, полные токсичных отходов, слитых с химфабрик, напоминают мне о тех временах, когда я в одиночестве пребывал в лаборатории в качестве подопытного. Я стараюсь не думать о той поре, потому что из-за этих воспоминаний я могу рассердиться. А когда я сердит, то иногда крушу все подряд – сам того не желая. Но это не по мне, поэтому я поудобнее устраиваюсь в моей любимой расщелине – той, что вьется под извилистыми проходами рыночной площади Небосвета. Здесь всегда хорошо. Люди гуляют вместе, бродят по галереям, встречаются с друзьями, ужинают или идут поглазеть на одну из актерских трупп, разъезжающих по нижнему городу с сатирическими представлениями. Атмосфера здесь теплая и дружелюбная – идеальное место, чтобы насладиться всем, что может предложить Заун.
Однако стоит мне добраться до отдаленных улиц, как меня пронизывает приступ боли. Дрожь страха и муки бередит мою жидкую плоть. Мне это не нравится. Тут это совершенно ни к чему, такое скорее ожидаешь встретить в глубинах городских стоков. Вот там плохие вещи случаются куда чаще, чем хорошие. А здесь такого быть не должно! В меня вливаются все новые и новые дурные чувства, и я сержусь. Я следую за ними, я хочу их остановить.
Я протискиваюсь сквозь проржавевшие трубы, проходящие под магазинчиком кузнеца. Мое тело заполняет пространство под покореженными половицами. Сквозь прорези решетки, вделанной в пол, видны лучики света, падающие под углом. Сверху слышны сердитые голоса. Кто-то кричит, какой-то мужчина рыдает. Я наваливаюсь на решетку. Мое студенистое тело распадается на части – но тут же воссоединяется уже с той стороны. Я двигаюсь быстро и резко, чтобы поскорее собраться воедино внутри мастерской.
Ее хозяин стоит на коленях перед женщиной, у нее в животе зияет глубокая кровоточащая рана. Он протягивает руку в сторону четверых мужчин, стоящих посреди разгромленного магазина. Таких я навидался. Их часто можно встретить в городских стоках: головорезов, которые выбивают деньги из мягкосердечных людей или уничтожают все их добро у них же на глазах.
Помещение освещают химлампы, одну из которых держит в руке мужчина, одетый в мясницкий фартук. К культе другой его руки приделан грубый крюк для подвески туш. Остальные трое – обычные жлобы, перекачанные болваны в брезентовых комбинезонах и толстых очках-увеличителях. Когда я встаю над ними, они с глупейшим видом таращат глаза. Мое тело раздувается, зеленые конечности наливаются силой, и я раскрываю рот – на том месте, где ему вроде бы полагается быть.
Я хочу причинить им боль. Я знаю, что мне передаются их эмоции, но мне все равно. Я просто хочу причинить им такую же боль, какую они причинили тем людям.
"Сейчас будет небольшая заварушка", – произношу я.
Я выбрасываю правую руку и сшибаю ближнего громилу с ног. Он врезается в стальную опору рядом с дверью и больше не встает. Второй головорез взмахивает тяжелой железной дубиной, похожей на огромный разводной ключ, которым орудуют работники стоков. Оружие бьет в самую середину моего тела – и тут же поглощается моей податливой плотью. Я тянусь вниз, отрываю противника от пола и с размаху вколачиваю его в обрешеченные балки потолка. Он валится вниз. Его конечности переломаны под такими углами, которые кажутся неестественными даже мне. Третий бандит пытается убежать, но я тянусь вверх и достаю руками до потолочных балок. Затем я отпружиниваю вперед и врезаюсь ногами в спину негодяя. Вмяв его в пол, я чувствую, как их предводитель вонзает лезвие мясницкого крюка мне в спину.
Это больно! Ох, как же больно! От этой муки мое тело теряет целостность. Я обрушиваюсь на пол дождем зеленой слизи. На мгновение я теряю способность ориентироваться в пространстве – окружающий мир я вижу и ощущаю сразу с тысячи разных точек. Бандит стоит надо мной, и на его тупой роже появляется щербатая ухмылка. Он радуется, что прикончил меня. Гордится тем, что убил живое существо.
То удовольствие, которое он получил от душегубства, переливается в меня, словно какой-то омерзительный эликсир. Мне вовсе не хочется ощущать это, меня этому не учили – но я вынужден использовать переполняющую меня ярость, чтобы помочь людям. Я должен обратить ее против этих мерзавцев. Капли моей плоти, разбросанные по полу, собираются воедино – и до противника доходит, что с убийством у него не сложилось. Я вскакиваю и, уплотнившись до состояния свайного молота, врезаюсь в него. Мы влетаем вместе с ним в стену. Плоть и кости от этого удара превращаются в ничто.
Я отлепляюсь от окровавленной стены и чувствую, как гнев медленно покидает мое тело. Я обретаю человекоподобные очертания, поскольку ощущаю, что к радости супружеской пары примешивается сомнение. Во взгляде мужчины смятение и страх. Его жена улыбается, хотя я и чувствую ее ужасную боль. Я опускаюсь на колени рядом с ней, она берет меня за руку. Ладонь мягкая. Я ощущаю умиротворение от ее благодарных чувств.
Я киваю и кладу ладонь ей на живот. От меня исходит жар, и малая частичка моей плоти вливается в рану. Я расстанусь с частью себя – и никогда не смогу вернуть ее. Но делаю я это добровольно, потому что знаю, что женщина благодаря мне будет жить. Капля моего организма излечивает ее поврежденную плоть, сращивает рассеченные ткани и способствует восстановлению внутренностей. Ее супруг проводит ладонью поверх раны и ахает от изумления – кожа на животе вновь гладкая и розовая
"Спасибо..." – произносит она.
Я не отвечаю. Просто не могу. Такой расход силы опустошает меня, разжижает. Снизив плотность тела, через решетку в полу я утекаю обратно в трубу. Это все, что я могу сделать для сохранения формы: я просачиваюсь сквозь трещины в скале и устремляюсь туда, где наверняка полно хороших эмоций. Мне нужно восстановиться. Мне необходимо ощутить все то добро, что может дать Заун.
Мне нужно чувствовать себя живым.
Мне нужно чувствовать.